В это самое мгновение раздался грохот камней по ту сторону Реки.

Клеменс переглянулся с Лотаром.

— Кто-то устранил разрыв в цепи.

— У меня мурашки по коже пошли, — сказал Лотар. — Кто же этот кто-то?

Некоторое время он молчал, но еще до того, как они добрались до западного берега, он начал смеяться и болтать, как на вечеринке. «Слишком весел этот немец», — подумал Клеменс.

— Насколько мне известно, они до сих пор ни разу не выдали своего присутствия, — заметил Сэм. — Однако на этот раз, мне кажется, они были вынуждены.

5

Следующие пять дней были заняты спуском корабля к Реке. Еще две недели ушли на его ремонт. И все время велось неустанное наблюдение за Рекой, но никто пока не показывался. Даже когда, наконец, корабль без мачт и парусов был спущен на воду и на веслах двинулся вниз по Реке, они не встретили ни одного человеческого существа.

Команде, привыкшей видеть вдоль берега толпы мужчин и женщин, было как-то не по себе. Тишина действовала угнетающе. На планете не было животных, кроме рыб в Реке и червей в почве, но люди всегда создавали достаточно шума.

— Скоро здесь будет предостаточно гиен, — сказал Клеменс Кровавому Топору. — Это железо представляет собой гораздо большую ценность, чем даже золото на Земле. Ты жаждешь битвы? Скоро тебя стошнит от этого добра.

Норвежец взмахнул топором, поморщившись от боли в ребрах.

— Пусть только сунутся! От бойни, которую мы им устроим, возрадуются сердца валькирий!

— Бык! — воскликнул Джо Миллер. Сэм улыбнулся и, отойдя, занял позицию за спиной гиганта. Эрик Кровавый Топор на всей этой планете боялся только одного существа, однако когда-нибудь он все же мог потерять контроль над собой и, обезумев, уподобиться берсеркеру. И все же ему нужен был Миллер, стоивший в сражении дюжины бойцов.

Два дня в светлое время суток корабль неуклонно продвигался вперед. По ночам за рулем оставался всего один человек, а команда отсыпалась. Ранним утром третьего дня Джо, Клеменс и фон Рихтгофен сидели на носовой палубе, курили сигары и цедили сквозь зубы виски, дарованное им чашами на последней остановке.

— Почему вы зовете своего друга Джо Миллером? — поинтересовался у Сэма немец.

— Его подлинное имя может сломать человеку челюсть, — засмеялся Клеменс. — Оно длиннее любого технического термина, придуманного немецкими философами. Я не мог выговорить его ни при нашей первой встрече, ни потом. После того, как он научился говорить по-английски настолько, что мог сказать мне соленое словечко — он горел нетерпением и едва дождался этого момента, чтобы рассказать мне одну историю — вот тогда-то я и назвал его Джо Миллером. Он рассказал мне анекдот настолько древний, что я с трудом поверил своим ушам. Я знал, что эта история существует очень давно. Впервые я услышал ее, правда, в несколько измененном виде, еще когда мальчишкой жил в городке Ганнибал, штат Миссури. Я и после до старости слышал ее к своему глубокому отвращению сотни тысяч раз. Но услышать подобную историю из уст существа, умершего около ста тысяч, может быть, даже за миллион лет до моего рождения!

— А что за история?

— Ну, один бродячий охотник шел по следам раненого оленя целый день. Наступила ночь и с ней яростная буря. Завидев свет костра, охотник остановился у входа в пещеру. Он спросил у старика-шамана, жившего в ней, можно ли провести здесь ночь. Старик-шаман ответил: «Конечно, но у нас здесь довольно тесно. Тебе придется спать с моей дочерью». Нужно продолжать дальше?

— Шэм тогда не рашшмеялшя, — прогрохотал Джо. — Иногда мне кажетшя, что он начишто лишен чувштва юмора.

Клеменс нежно ущипнул друга за заостренный кончик носа и произнес:

— Иногда мне кажетшя, что ты прав. Однако в действительности я самый большой юморист на свете, потому что я больше всех наполнен горем. Все смешное корнями уходит в страдания.

Он занялся своей сигарой и стал смотреть на берег. Перед самым наступлением сумерек корабль вошел в зону теплового воздействия метеорита. За исключением нескольких железных деревьев, все было сметено бушующим пламенем. Огонь поглотил огромные листья железных деревьев, и даже чрезвычайно устойчивая кора была сожжена, но древесина под ней, более твердая, чем гранит, только обуглилась. Более того, ударная волна опрокинула и пригнула к земле множество железных деревьев, сломав их у самого основания. Чашные камни почернели и покосились, но все же сохранили свою форму.

— Лотар, — наконец произнес Клеменс, — сейчас для вас самое подходящее время узнать, ради чего затеяны эти поиски. Джо расскажет это своими словами. А я постараюсь объяснить то, что будет непонятно. Это странная история, но не более, чем все происходящее здесь с тех пор, как мы воскресли из мертвых.

— Меня мучает жажда, — сказал Джо. — Пожволь мне шначала выпить.

Темно-синие глаза, спрятанные в тени надкостницы, уставились в дно чашки. Он, казалось, всматривался туда, будто пытался воскресить в памяти сцены, которые должен был описать. Звуки, издаваемые им при помощи заднего неба и движений языка, несомненно более гармоничные, чем все остальные, делали его английский более звонким, даже комичным из-за его шепелявости. Голосом, поднимавшимся из глубины груди и звучавшим, как речь дельфийского оракула, он начал рассказ о Туманной Башне.

— Где-то выше по Реке я прошнулшя голый, как и шейчаш. Я был в меште, которое должно находитьшя где-то на дальнем шевере этой планеты, потому что там было холоднее и швет был очень тушклый. Людей там не было, одни только мы… э-э… такие, как я. У наш были чаши, только гораждо больше, чем ваши, как видите. И у наш не было ни пива, ни вишки. Алкоголь был нам шовершенно неведом, поэтому его и не было в наших чашах. Мы пили воду иж Реки.

Мы шчитали, что находимшя в меште, куда вы попадаете пошле швоей шмерти, что… э… боги дали нам это мешто и вше, что нам нужно. Мы были шчаштливы и выбрали шебе подруг. Мы ели, шпали и билишь шо швоими врагами. И я тоже был бы шчаштлив там, ешли бы не шудно.

— Он имеет в виду судно, — пояснил Сэм.

— Я и говорю. Шудно. Пожалуйшта, не перебивай, Шэм. Ты и так шделал меня доштаточно нешчаштным, шкажав, что богов нет. Даже нешмотря на то, что я шам их видел.

— Видел богов? — удивился Лотар.

— Ну, не шовшем. Я видел, где они живут. Я видел их шудно.

— Что? О чем ты говоришь? — удивился фон Рихтгофен.

Клеменс помахал сигарой.

— Пусть говорит. Он смущается, если его слишком часто перебивают.

— Там, откуда я родом, вы бы не ошмелилишь перебить говорящего. Иначе бы вам шражу же перебили бы нош.

— При таком большом носе, как у тебя, — рассмеялся Сэм, — это должно быть очень больно.

Миллер осторожно погладил свой хобот.

— Он у меня один-единштвенный, и я горжушь им. Нигде в этой чашти долины ни у одного карлика нет такого ноша, как у меня. Там, откуда я родом, величина ноша являетшя прижнаком длины… какое там у ваш шлово для этого, Шэм?

Сэм поперхнулся и вынул изо рта сигару.

— Ты нам рассказывай о корабле, Джо.

— Да. Нет! Я еще не подошел к этому. Как я уже говорил, однажды я лежал на берегу, наблюдая жа игрой рыб. Я думал о том, чтобы вштать, шделать крючок и удочку, половить рыбки. И тут я вдруг ушлышал шум. Я пошмотрел вверх. Там, шледуя ижвилинам Реки, плыло ужашное чудовище.

Оно было штрашным. Я подпрыгнул и шобралшя было бежать, когда увидел на шпине этого чудища людей. Они выглядели как наштоящие люди, но когда чудовище приближилошь, я шмог ражглядеть, что они шовшем крохотные, а об их ношах вообще нечего говорить. Я мог бы убить их вшех одной рукой, и, тем не менее, они ошедлали эту чудовищную речную жмею, подобно блохам на шпине медведя. Поэтому…

Клеменс, слушая Джо, снова ощутил волнение, как и тогда, когда впервые услышал этот рассказ. Словно он сам стоял рядом с этим звероподобным предком человека. Несмотря на шепелявость и долгие паузы при подборе слов, гигант говорил довольно выразительно. Клеменс мог понять его панику, изумление и почти непреодолимое желание бежать, а также противодействующее всем этим чувствам любопытство примата — свойство, позволившее ему стать если не человеком, то, во всяком случае, его двоюродным братом. За далеко выступающими надбровьями находилось серое вещество, уже не удовлетворявшееся единственно бытием, а требовавшее пищи в виде непонятных вещей в неизведанном мире.